Приятель - Страница 34

– Бе-ге-мот, – выговаривал он по слогам, когда в дверях показалась его мать и опешила, увидев, как мы дружно сидим на полу.

Теперь скажу о животных. Я утверждаю, что не очень люблю кошек, однако в детстве, когда мы жили в Уэймуте – южном пригороде Бостона, где все трудились и были горды этим, – родители так и не позволили мне обзавестись собакой, вот и пришлось ограничиться кошками. Была, например, одна полосатая, как тигр, кошка по кличке Китти. Она долгое время провожала меня до школы, слонялась там, поджидая меня, а потом провожала до дома. Калико, которая неизменно была моей любимицей, исчезла как-то на несколько месяцев и возвратилась еще более округлившейся, чем была раньше. Мы дружно предположили, что ее опекает какая-то добрая душа, которая в качестве корма для кошек признает только «Мяу микс», но однажды утром в самом начале лета от этой версии пришлось отказаться. Калико улеглась в кустах рядом с нашим залитым солнцем внутренним двориком-патио и родила девятерых котят, похожих на мокрые меховые шарики. Потом стала брать их одного за другим зубами за шкирку и относить в дом. Она подождала у черного хода, пока я открою ей дверь, намеренно прошагала через маленький холл к парадной лестнице, поднялась по ней, вошла в мою комнату, положила своего отпрыска ко мне под кровать и отправилась за следующим. И там они жили до тех пор, пока ей не надоело их выкармливать. Вот тогда Калико посмотрела на меня выразительно, как бы говоря: «Сделай так, чтобы этих я больше не видела».

Затем был мой первый золотистый ретривер, пусть и не совсем мой, строго говоря. Я только начал работать в «Глоуб», и меня определили в маленькое пригородное бюро на южном побережье Бостона, минутах в тридцати езды от центра. Мне эта работа нравилась, хотя вкалывал я, не жалея сил, чтобы добиться должности в городской редакции. Мне страшно нравилось видеть свою фамилию на страницах газеты, читать которую я привык чуть ли не с детства. Нравилось освещать события в том районе штата, который я воспринимал как часть самого себя. Нравилось писать для «Глоуб» – ничего другого для себя я и не желал, разве что подниматься все выше и выше по лесенке пишущих для газеты. В то воскресенье, когда в «Глоуб» появилась моя первая статья, родители встали пораньше, перелистали всю газету в поисках моей подписи и, найдя, заплакали.

Нравилось мне и то, что в двух минутах ходьбы от нашего бюро находился зоомагазин, куда я регулярно заглядывал в обеденный перерыв, чтобы поглазеть через толстые стекла витрин на собак, сидевших в унылых клетках подобно заключенным. Собаки смотрели на меня в ответ. Кроме мечты сделаться солидным журналистом в мозговом центре редакции, была у меня и другая: прогуливаться со своей собственной собакой по улицам и паркам нашего прекрасного города.

Один пес в том магазинчике особенно привлек мое внимание: во-первых, благодаря своей породе – это был золотистый ретривер, во-вторых же, из-за того, что его долго никто не покупал – а почему, оставалось для меня загадкой. Пес был чертовски красив: шерсть темная, чуть рыжеватая, слегка вьющаяся, а глаза, необычайно выразительные, смотрели на меня через прутья клетки так, будто просили забрать его домой. День за днем я приходил туда посмотреть на ретривера, пообщаться взглядами через витринное стекло. Однажды управляющий магазином спросил, не хочу ли я поиграть с собакой.

– Да я бы с удовольствием, – ответил я с немалым удивлением, – но должен вас честно предупредить: сейчас я не вправе покупать собаку. Так записано в моем договоре об аренде квартиры. И времени у меня нет…

Я долго еще мог бормотать оправдания, только управляющий перебил меня на полуслове:

– Вы не переживайте, просто поиграйте с ним маленько. Этим вы и нам окажете любезность. Бедняга ведь застрял в этой клетке, мы рассчитывали продать его гораздо быстрее.

Дружелюбный управляющий провел меня в помещение, которое называлось у них «комнатой ласки»: небольшая квадратная комнатка, покрытый линолеумом пол, голые стены, маленькая собачья лежанка и пара складных стульев. Больше всего похоже на комнату для свиданий в тюрьме не самого строгого, но и отнюдь не мягкого режима.

– Подождите одну минутку, – попросил он и вышел.

Я ждал стоя, почему-то очень взволнованный. Через минуту управляющий быстро вошел в комнату, держа щенка на руках, и осторожно опустил его на пол. У меня было такое чувство, как при знакомстве со знаменитостью, которую раньше видел на фото в газетах и журналах: черты лица тебе знакомы, но ты и понятия не имеешь о том, каков этот человек в жизни. А потом вдруг раз – и он прямо перед тобой! Тут уж трудно справиться с чувствами. У витринного стекла, глядя на это восхитительное существо, я стоял, наверное, раз шесть или восемь, а может, и все десять. И каждый раз представлял себе, как этот пес станет жить у меня, как по утрам мы будем гулять, а вечера проводить на каком-нибудь просторном поле, где мало народу; как станем вместе коротать время, с кем познакомимся, где побываем – непременно вместе, он и я. Но при этом нас неизменно разделяло стекло, как повседневность разделяет мечты и насущные заботы, а вот теперь мы оказались рядышком – можно потрогать друг друга.

– Ах ты, милый малыш! – проговорил я, как только управляющий удалился в торговый зал.

Милый малыш не стал терять времени даром. Он мог бы оробеть. Мог отойти в сторонку, устроиться на лежанке и подумать про себя: «Насколько здесь удобнее спать, чем в чертовой клетке, на этих распроклятых железных прутьях». Ничего этого он делать не стал, а сразу метнулся ко мне, решительно запрыгнул на мою ногу и стал прилагать все усилия, чтобы взобраться ко мне на колени.