Приятель - Страница 62

Я пошел в гостиную – играть роль, которая мне, возможно, и не принадлежала: что-то вроде посредника, который должен смягчать неизбежные трения между детьми и родителями.

– Цыпе пора убираться на улицу, – сказал я, выразительно указывая рукой на дверь и в шутку притворяясь сердитым. – А вы обе ступайте наверх. Живо!

Они, разумеется, и ухом не повели. Точнее, Абигейл зевнула, а Каролина переключила телевизор на канал, где как раз начинался детский фильм.

– Ау, мама, – позвала она, словно меня и не было в комнате. – Тут идет «Дорога домой». Можно, мы посмотрим?

– Нельзя. Спать пора.

– У-у-у-у!

Обе девочки неохотно поднялись с дивана, протирая слипающиеся глаза, захватили свои одеяла и отправились на второй этаж. За ними потрусили и собаки, образовав небольшую процессию.

– Аби, я сейчас поднимусь и почитаю тебе.

– Ничего страшного, – рассеянно пробормотала она. Дите поднималось по лестнице, но одеяло чуть не выпадало из рук и тащилось по ступенькам.

– Ты не поняла, – окликнул я ее. – Я сейчас приду к тебе. Мы собирались познакомиться с Железным Дровосеком.

– Ой, я так устала, – ответила она.

Я замер у лестницы, а мозг сверлила мысль: «И ради этого я отказался от матча “Селтикс”»? Взглянул на часы: через несколько минут состоится розыгрыш спорного мяча. Сейчас мы с Ричардом устраивались бы на своих местах, открывали бы по первой банке пива, настраивались на игру, упиваясь зрелищем, которое представляет собой финальный поединок лучших команд НБА.

А вместо этого я стоял в полутемном холле и слушал, как маленькая девочка топает по коридору второго этажа. Потом за нею негромко захлопнулась дверь в спальню. Я сделал несколько глубоких вдохов. Мне хотелось воззвать к небесам и переиграть принятое днем решение. Пожалуйста, пусть мне дадут еще один крошечный шанс. Пусть я окажусь на своем месте в «Гарден» и буду жить той жизнью, для которой предназначен. Ну пожалуйста!

– Что-то случилось? – Это была Пэм. Она шла к лестнице с кипой выстиранного белья в руках, ей нужно было уложить девочек спать.

– Все в полном порядке, – отозвался я.

– Вид у тебя неважный, – заметила она, протискиваясь мимо.

– Да вот, Абигейл не хочет, чтобы я читал ей на ночь, – пожаловался я.

– Да, – подтвердила Пэм. – Она сильно устала. Мы все утомились: день был тяжелый, а завтра надо рано вставать.

Мне хотелось рассказать Пэм, от чего я отказался, где я сейчас должен был быть, какое удовольствие мог бы получить, а что в итоге? Меня бросили здесь, словно я никому и не нужен. Спокойно, Брайан, спокойно. Я мудро промолчал, глядя, как Пэм со стопкой чистого белья поднимается по лестнице, чтобы уложить дочерей.

И все же я последовал за ней, тихонько постучал к Абигейл и вошел.

Свет был погашен. Аби уже лежала под одеялом, рядом на подушке покоилась ее излюбленная игрушка, Ху-Ху. Уж не знаю, кто это был в действительности. Похоже оно было на собаку и в то же время на куклу-марионетку. Ну, может, собака-марионетка.

– Ты точно не хочешь, чтобы я тебе почитал? – спросил я негромко. Мне было совершенно ясно, что я поступаю глупо, и впоследствии я признавал наедине с собой: в тот момент я настаивал главным образом ради того, что потерял, а не ради того, что хотел получить взамен.

– Точно, – ответила она.

Я сделал то, что всегда делаю на ночь: поцеловал свои два пальца и прижал к ее затылку. Никто не сможет обвинить меня в том, что я обнаружил свои чувства. Она даже не шевельнулась. Я пожелал ей спокойной ночи, услышал в ответ что-то невразумительное и вышел. Если женщины для меня, даже в моем более чем зрелом возрасте, оставались загадкой, то уж девочки были загадкой поистине неразрешимой.

Спустившись вниз, я снова посмотрел на часы. Игра уже минут десять как началась. А я устал. К тому же ничего не ел. Впереди меня ожидала долгая дорога домой. Я прикинул, что можно и здесь посмотреть часть матча, а уж потом, во время перерыва, сесть за руль.

Я вошел в темную гостиную, собираясь включить телевизор, и тут услышал резкий короткий вопль, заставивший меня невольно взмахнуть рукой с зажатым в ней пультом. Опустив глаза, я увидел нечто белое, двигавшееся по направлению ко мне.

– Кыш, Цыпа, – произнес я.

Он подошел к краю дивана, где я сидел, и стал издавать горловой клекот с таким видом, словно был чемпионом по кунг-фу, собиравшимся разорвать меня на части. Я включил свет: петух хлопал крыльями, голова у него подергивалась, а глаза настороженно глядели прямо на меня.

– Все чудесно, Цыпа, успокойся, – проговорил я.

Ничего подобного. Пэм спит. Девочки спят. Собаки спят. А я никоим образом не собирался относить Цыпу на полку в гараже. Стоит же мне взять в руки веник – тут я не сомневался, – он начнет орать как резаный и перебудит не только домашних, но и всю округу. Я попытался пересесть на другой край дивана, желая все-таки посмотреть игру, но Цыпа прошагал вслед за мной и воплями заправского каратиста предупредил, чтобы я убирался.

Он считал, что это его диван, его дом, его девочки, его женщина. Я же просто надоедливый посторонний, а если судить по тому, как вели себя сегодня остальные, он, возможно, был прав. Пожалуй, он просто высказал мне прямо то, что стеснялись сказать другие.

– Чтоб тебя черти взяли, Цыпа, – пожелал я ему и выключил свет. Взял с кухонного стола свои ключи и, уже закрывая за собой входную дверь, услышал, как Цыпа воркует от радости.

17

В последний день моей прежней жизни рассвет наступил рано. Мы с Бейкером пошли на утреннюю прогулку вдоль берега реки Чарльз. Потом сделали круг по городскому парку и зашагали по Ньюбери-стрит. У пса язык свешивался чуть не до самого асфальта. Мне казалось, что я буду сегодня мрачным, буду жадно вбирать в себя окружающее, будто уже никогда этого не увижу. Но я успел убедить себя в простой истине: это не конец, а скорее, начало, это шаг, который следовало сделать уже давным-давно. Не хочу, чтобы это прозвучало приторно или мелодраматически, но если ты не меняешься, то неизбежно увядаешь. Можно употребить избитое выражение: что ни делается, все к лучшему.