Приятель - Страница 69

И каким образом я мог предвидеть будущее в тот день, когда выдал ей это «удостоверение»? Как мог представить себе всех нас вместе: меня, Пэм, ее дочек, орущего петуха, который с гордым видом пачкает веранды и крыльцо, пса по кличке Уолтер, который не отходит от меня ни на шаг и не отрывает взгляда, говорящего: «Мы ведь с тобой никогда не расстанемся»? И мог ли я быть уверен, что котенок, обещанный «предъявителю», не станет той гирькой, которая перевесит чашу весов моего разума в сторону безумия?

И все же я не мог сказать Абигейл «нет»: это превратило бы меня в такого взрослого, каким я ни за что не хочу быть, – взрослого, не заслуживающего доверия. И моя работа, и весь мой имидж во многом были основаны на умении держать слово. Я обязан говорить людям правду. Исходя из этого, я даже своим собакам никогда не говорил того, в чем не был полностью уверен. Например, я не мог сказать им: «Я вернусь через пять минут», – если подозревал, что могу отсутствовать все два часа. Я привык не бросать слов на ветер. Если хочешь иметь доверие окружающих, то должен заслужить его.

С другой стороны, сказать «да» значило прибавить ко всему нашему галдящему зоопарку еще и кошку и тем окончательно отравить себе жизнь. Решение давалось мне нелегко.

Я еще раз посмотрел на Пэм. Она пожала плечами. Раньше я не видел ее такой молчаливой. Тогда я прибег к последнему средству, которое часто выручает взрослых. Я сказал Абигейл:

– На днях мы обсудим это подробнее.

И обсудили бы. Мы непременно обсудили бы это дело, если бы еще до всяких обсуждений в дом не прибыли два котенка – второй, разумеется, для маленькой Каролины. На работе я мог (и всегда могу) решительно выступить против коррумпированных политиков. В печати я могу высказывать непопулярные мнения и нередко делаю это. Но дома я пасовал перед девятилетней девочкой, которая просила превратить наш дом в процветающий зоопарк.

Понятно, что не прошло и недели, как я по уши влюбился в этих двух котят, особенно в того, который не переставал мурлыкать (его нарекли Чарли). Но это никак не меняло того факта, что здесь мое имя уже не только не ассоциировалось с понятием «глава семьи», но могло служить ему антонимом.

* * *

Прошло еще несколько недель, лето начало сменяться осенью, и однажды в среду, когда в городе не произошло ничего интересного, я удрал с работы в четверть шестого, преисполненный решимости поспеть домой и поужинать вместе с Пэм и девочками. Получалось так, что я почти никогда не успевал домой к ужину, хотя думаю, моей вины в этом не было. Детям положено ужинать в половине шестого или в шесть, не позже. А обозревателю газеты приходится работать в лучшем случае до пяти, а то и до шести. Добираться же до пригорода в час пик приходится не меньше часа. Из этой формулы видно, что успеть я никак не мог.

Само собой, в тот день я застрял в бесконечных пробках на шоссе, которые у самого уравновешенного водителя могут породить большие сомнения относительно смысла жизни. В общем, сидел в машине, кипя от злости. Если бы я так застрял год назад, то неизбежно решил бы, что где-то впереди произошла жуткая катастрофа, что множество тяжелораненых приходится эвакуировать вертолетами «скорой помощи» – не исключено, что в кювет опрокинулся целый автобус с сиротками из детского приюта. Но теперь я жил в пригороде и быстро привык к тому, что это всего лишь обычный час пик, который наблюдается на дороге каждый вечер.

Итак, я стоял в пробке и ругался про себя. Вообще-то я не люблю хныкать и жаловаться, но эти ежедневные простои начали меня доставать. Складывалось впечатление, что большую часть дня я провожу, настраивая приемник то на одну, то на другую станцию, да болтая по мобильному телефону. Заметьте, что с общественным транспортом у нас небогато, а я как обозреватель никогда не могу сказать заранее, где именно закончу тот или иной свой рабочий день, так что машина мне необходима постоянно. Прежний Брайан – тот, который жил в городе, – обожал долгие поездки, поскольку за рулем мог обдумать свои впечатления и привести их в порядок. Но ведь у прежнего Брайана не было списка ежедневных домашних поручений (в добрую милю длиной): пробежаться с собаками, вымыть пол на веранде, полить цветы, помочь Пэм управиться с детишками, накормить неблагодарного цыпленка. Прежнего Брайана не преследовало чувство вины – по поводу того, что он слишком мало времени проводит с детьми, что жизнь его собаки сделалась скучной в тесных пределах двора, что он не столько работает, сколько тратит время на всякие разговоры, что для дома он делает куда меньше необходимого, что он слабовато помогает Пэм.

Делал я гораздо больше, чем прежде, но почти все это выходило у меня плохо. Те, у кого имеются домá и дети, дворы и работа в городе, представляют собой единую закаленную группу, и у всех жизнь расписана по наносекундам. Никаких зазоров не остается.

Вот я и сидел за рулем на массачусетском шоссе и вспоминал о том, как все было раньше, как просто и легко живется в городе, как спокойно и неторопливо можно гулять там с собакой, как легко на сердце, когда не переживаешь о том, что мало внимания уделяешь детям, зато можешь ходить с Пэм по лучшим ресторанам. Например, в тот вечер я пропустил занятия в спортзале, чтобы пораньше попасть домой. Тем самым я оторвался от сложившейся группы мужчин, которые после занятий собираются у телевизора, чтобы посмотреть игру «Ред Сокс». Иными словами, я стал еще на один день дальше от всего того, к чему привык в своей прежней жизни.

Зазвонил телефон.

– Ты успеваешь? – спросила Пэм усталым голосом. Собственно, это очень мягко сказано: голос у нее был измученный. Она крутилась не меньше меня, но ей приходилось гораздо труднее: она разрывалась между своей работой и постоянными заботами о двух девочках, которые хотели все время быть возле нее, и так каждый день. А еще у нее был вечно ноющий жених, который требовал, чтобы она его успокаивала и заверяла, что дальше все будет хорошо.