Приятель - Страница 80

Цыпа не любит снега.

Пэм вышла во двор, а я добрел до кухни и медленно опустился на стул, о котором страстно мечтал на протяжении последнего часа. Он ничуть не обманул моих ожиданий, в этом смысле напомнив спелые вишни в конце лета.

Сидя на стуле в совершеннейшем изнеможении, я, на свое несчастье, увидел в окно, как Пэм орудует тяжелой лопатой, расчищая тропинку от крыльца до домика Цыпы, а до него было очень неблизко. В принципе, Пэм – такая женщина, которой по плечу все, что может сделать мужчина, и чаще всего это оправдано, особенно если сравнивать со мной. Но я не мог смотреть на то, как она сражается с тяжелым сырым снегом. Не без труда я заставил себя встать на ноги, надел снова свои промокшие перчатки, глубоко втянул в легкие теплый воздух и вышел за дверь.

– Почему бы этим не заняться мне? – сказал я, отнимая у нее лопату. Пэм не стала спорить, что вообще-то на нее не похоже. Более того, она даже не задержалась во дворе, чтобы оказать мне моральную поддержку. И я остался, как прежде, один-одинешенек, заниматься явно нелепым делом: прокапывать в снегу толщиной чуть не полтора фута тропинку ради того, чтобы пернатое чудовище не испытывало эмоциональных перегрузок и физического дискомфорта, когда отправится из своего дворца разгружать богатейшие запасы помета на доски моего крыльца. Мне невольно вспомнился вопрос, который задала одна журналистка «Глоуб», когда увидела у меня на телефоне целую кучу фотографий животных: «Как ты дошел до такой жизни?»

Президенты, входя в первый день своего пребывания на посту в Овальный кабинет, и то не испытывают такой гордости, как я, когда добрался до Цыпиного красного домика, а лопата в последнем усилии скребла уже по пандусу. Я счистил снег с деревянного настила, отодвинул засов больших двойных дверей и одним рывком распахнул их. Цыпа сидел на своей полке, причем его недовольный взгляд ясно говорил: «Какого черта ты там кряхтел все утро?»

– Давай, вылезай, – обратился я к нему с наигранной бодростью, с такой, какую только смог изобразить (то есть почти без всякой бодрости). Я увидел, с каким изумлением он созерцает расстилающийся за дверью белый мир. Потом петух уставился на меня так, словно взывал о помощи.

Наверное, он так и продолжал бы до бесконечности беспомощно пялиться на меня, но тут рядом со мной появилась Пэм и заговорила с Цыпой в своей «куриной» манере:

– Ах, какой красавец Бу-Бу! Выходи поскорее, пусть все полюбуются, какой ты умница и молодец!

Отлично. Мне было сказано: «Наконец-то ты управился», когда я расчистил всю подъездную дорожку, а разжиревшему цыпленку говорят, что весь мир, затаив дыхание, ждет не дождется, когда он после долгого сна объявит о наступлении нового дня.

Цыпа, заслышав это, спрыгнул с полки на мое кресло, оттуда на пол, проковылял к дверям и внимательнее присмотрелся к снегу. По какой-то причине я всегда подозревал, что этот петух с крошечным мозгом способен ругаться про себя последними словами. Сейчас все эти слова разом были просто написаны у него на физиономии.

– Ты посмотри, Бу-Бу, как мы для тебя постарались, – уговаривала его Пэм. – Тебе сделали замечательную тропинку. Ну-ка, иди за мной! – И она пошла к дому по расчищенной тропинке.

Цыпа, не трогаясь с места, провожал ее таким взглядом, будто решил, что она совсем спятила. Он закудахтал. Пэм поманила его рукой. Петух издал свой боевой клич, она же продолжала идти дальше по тропинке. Вскоре Цыпа несмело спустился по пандусу и спрыгнул на землю, покрытую снегом сантиметра на два, – я не хотел содрать весь дерн.

Снег ему не понравился. Он застыл на месте, хотя Пэм звала его все громче и настойчивее. Цыпа раскачивал голову из стороны в сторону, и бородка его моталась в такт этим движениям. Пэм по-прежнему звала его мелодичным голосом, и он наконец прошел мимо меня, высоко поднимая ноги. В глазах застыло выражение безнадежности и обреченности. Высоко задирая свои голые ноги, он осторожно прошагал по тропинке, обошел дом и взобрался на крыльцо, делая каждый шаг через силу. Те, кто проезжал мимо нашего дома, могли видеть, скорее всего, только красный гребень, венчавший его белую голову. Пэм подхватила его, обняла, потом поставила перед миской с завтраком: мелко нарубленные «куриные пальчики», толокно, тертый сыр, лущеная кукуруза. Цыпа издал долгий вопль облегчения – возможно, впрочем, это было предостережение. В любом случае, позор на мои седины, что я не сумел предвидеть следующего логического шага в этой цепи великих событий.

* * *

Ивонна и Лео Макгрори вырастили далеко не дураков. К следующему большому снегопаду я уже полностью подготовился. Вскоре после первого горького опыта я расстался с немалой суммой заработанных тяжким трудом денег и купил ярко-оранжевый снегомет, выглядевший так, словно он предназначался для бригады техобслуживания большого торгового центра где-нибудь в штате Колорадо. Он был оснащен прожектором, рычащим двигателем и имел достаточный крутящий момент (понятия не имею, что это такое), чтобы протащить меня по всей подъездной дорожке, когда я в первый раз поскользнулся и упал.

Откровенно говоря, я не мог дождаться, когда снова пойдет снег, и когда он пошел, я поднялся рано, распахнул дверь гаража и вынырнул оттуда с большой новенькой снегоочистительной машиной. Мне потребовалось всего сорок пять минут, чтобы расчистить пространство, на которое вручную ушло больше трех часов. Еще полчаса пошло на то, чтобы лопатой убрать весь снег, который машина намела в гараж, на стоявший там мой автомобиль. Еще несколько минут я извинялся перед Бейкером за то, что нечаянно бросил целую лопату снега ему в морду.