– Кажется, он сильно скучает без вас, – добавила она.
В тот же день после работы я поехал к ним. Мальчики во дворе играли мячами для гольфа. Тито сидел на цепи, привязанной к дереву, так что принять участия в игре никак не мог. Утомившись до изнеможения, он просто прилег на землю. Увидев меня, пес метнулся навстречу, но цепь натянулась и отбросила его назад. Я взял его на прогулку на берег океана, против чего никто не возражал.
И так стало повторяться почти каждую неделю на протяжении нескольких месяцев, пока мне снова не позвонила эта мамаша. На этот раз в ее голосе не было отчаяния, зато была заметная неуверенность.
– Наверное, нам придется отправить Тито в приют, – выговорила она. – У нас так много хлопот с детьми, а на него просто не остается времени.
– Сейчас приеду. – Как это часто случалось, по первому же зову мы с Тито снова оказались вместе. Семья была ни в чем не виновата. Люди, когда брали собаку, не совсем поняли, на что идут. К тому же, если здраво поразмыслить, приходится признать, что Тито, сосредоточенный на единственной привязанности – ко мне, – был не самой послушной собакой в мире.
Вот в преданности ему не откажешь: пес ни на что не обращал внимания, глядя только на меня. Больше всего на свете он любил гулять по улицам города, шагая рядом со мной. Стоило какой-нибудь собаке приблизиться, когда мы гуляли по берегу океана, Тито тотчас прогонял пришельца звонким лаем и сердитым рычанием. Он не терпел, чтобы нам с ним кто-нибудь мешал. Учитывая это, я теперь куда осмотрительнее делал звонки, стараясь, чтобы Тито не оказался у случайных людей. Откликнулся один приятель моего кузена из города Ньюпорта в штате Род-Айленд. Я приехал к нему домой и приободрился. Дом прекрасный, с большой лужайкой во дворе, здесь же и магазин, которым владела семья, – снаряжения для подводного плавания. Хозяин с женой сказали, что установят электронную изгородь, тогда собака сможет бегать без всякой привязи. Еще они заверили, что практически все время кто-нибудь из них будет находиться с животным, в том числе их шестилетний сынишка, который давно умолял купить ему собаку. И я оставил пса у них, крепко с ним обнявшись и снова прошептав ему на ухо ту же клятву: «Только гавкни, и я прибегу». Но на этот раз он меня звать не стал – наверное, был слишком потрясен происшедшим.
Прошло несколько недель, и новые хозяева мне позвонили. Услышав голос в трубке, я приготовился к худшему.
– Вы перевернули всю нашу жизнь, – сказала мне жена хозяина. – Мы так полюбили эту собаку, что и сами не перестаем удивляться.
Летом следующего года я проезжал через Ньюпорт, и мой автомобиль вполне естественно оказался на той самой улице, перед тем самым домом. Тито, переименованный в Чипса, лежал, растянувшись, на краешке газона и созерцал окружающий мир. Я остановился. Он поднял голову и пригляделся. Я шагнул вперед. Он застучал хвостом по земле. Я подошел к нему на десять метров, и он метнулся ко мне, захлопал глазами, заскулил и полез обниматься. Мы поиграли полчаса, потом я уехал, а он остался, и видно было, что ему здесь хорошо. Прожил он еще двенадцать лет, и то была замечательная жизнь рядом с замечательными людьми.
Итак, Чипс был жив-здоров, а я в Бостоне переехал в другую квартиру, женился, приобрел положение в газете. Потом у меня появился Гарри, самое великолепное из теплокровных существ, каких я только знал в своей жизни. И все это я рассказываю затем, чтобы вы поняли: с собаками я всегда ладил отлично. Очень хорошо получалось и с кошками, а с детишками – вполне сносно. У меня не было и не могло быть ни малейших сомнений в том, что так будет продолжаться и дальше.
Оглядываясь теперь назад, должен признаться, что я был твердо уверен – с дочками Пэм мы быстро найдем общий язык, у нас сложатся безоблачные отношения, как в нормальной семье: иногда слегка пошутить, иной раз дать добрый совет или позволить им передышку от тех эмоциональных стрессов, которые испытывают современные дети. Я представлял себе, как они станут бродить вместе со мной по магазинам, наблюдать за моей игрой в гольф, с удовольствием ходить в кино и кафе, и везде мы будем чувствовать себя легко и свободно. Я не собирался становиться для них отцом. Один отец у них уже был, любящий и заботливый. Мне же хотелось сыграть такую роль, чтобы через двадцать лет они могли вспомнить свое детство и порадоваться тому, что их звезды оказались столь счастливыми.
Да и что могло помешать этому произойти? Именно так все и должно было быть, если исходить из прошлого опыта моего общения с племянниками, детьми друзей и с животными, особенно с Гарри. В общем, перспектива добрых отношений с дочерьми Пэм не вызывала сомнений. Прибавьте к этому еще и то, что дети были прекрасные: общительные, до ужаса умненькие, во всем разбирающиеся, очень милые – не какие-нибудь тепличные растения, вечно поддающиеся простуде и не знающие, как убить время.
Но на пути к этому счастливому будущему вдруг встала забавная штука, которая зовется действительностью. Вот взять хотя бы День поминовения. Мне этот праздник всегда нравился – за все, что с ним связано. А это, в первую очередь, возрождение: это начало благословенного лета, теплые деньки, короткие ночи, поджаренные на гриле гамбургеры, холодная вода из шланга, которая смывает песок с твоих пяток…
Еще в середине апреля я предложил Пэм загрузить в машину детей и собак да и отправиться на выходные и День поминовения в мой домик на южном побережье штата Мэн. От него всего километра полтора до широкого, покрытого мягким песком пляжа, там неглубоко, вода спокойная, много мелкой рыбешки и проворных крабов – идеальное место для детей такого возраста.