Приятель - Страница 54

– Ничего страшного, – сказал я Пэм. – А чего ты ждала? Что они станут радостно скакать оттого, что их ждут новые перемены? Оттого, что некто собирается встать между ними и тобой? Ничего страшного. От меня – и от тебя, наверное – зависит, сумеем ли мы убедить детей, что бояться им нечего.

– Они понимают, что бояться им нечего, – кивнула Пэм. Она говорила громко, чтобы перекричать петушиные вопли. – Им просто нужно все это переварить.

Минуту мы помолчали, потом я заговорил снова:

– Я действительно надеялся, что наша помолвка вызовет слезы в женской части коллектива, хотя не думал, что такие горькие.

Пэм вежливо засмеялась шутке и вышла из комнаты – убедить дочек в том, что знакомая им жизнь вовсе не заканчивается. Я тоже вышел из дома и поел немного в китайском ресторанчике. Когда я вернулся, мы вчетвером совершенно нормально поужинали за столом в кухне, хотя я не уверен, что Пэм было удобно есть овощное рагу, завернутое в листья салата, одновременно обнимая сидящих у нее на коленях дочурок.

15

В процессе поисков нового дома я многое узнал о жизни – во всяком случае, о том, как ее понимают в пригородах. Узнал, что такое «грязная комната» – там нет никакой грязи, зато стоит стиральная машина и сушилка, есть раковины и иногда уютные маленькие кладовки. Такие, чтобы игроки «Бостон Брюинз» могли без шума приехать сюда и им было где разместить свое снаряжение. Узнал я и то, что жители пригородов любят устраивать у себя в подвалах шикарные домашние кинотеатры и наполненные всевозможными тренажерами фитнес-залы, причем вид у этих тренажеров такой, что невозможно представить, как они проходят в двери. Когда я был ребенком, у нас в подвале стоял стол для пинг-понга, заставленный всякими ящиками, и, на мой взгляд, все было просто отлично.

– А это что? – спросил я, когда мы осматривали дом, который мне не понравился еще до того, как мы вошли внутрь. Я задал этот вопрос, потянув на себя застекленную дверь, за которой находилась выложенная плиткой комната со скамейкой.

– Это сауна, – объяснил любезный представитель агентства таким тоном, который ясно показывал, что он считает меня умственно отсталой личностью. Когда я покупал себе квартиру площадью восемьсот квадратных футов, в которой прожил потом больше десяти лет, я чувствовал, что действительно добился в жизни успеха, потому что там была посудомоечная машина, которая чаще всего работала, – надо было только посильнее хлопнуть дверцей и так же сильно крутануть рычаг.

Узнал я и о том, что душ мало чего стоит, если у него всего одна насадка – в большинстве рассмотренных случаев их было несколько. Узнал, что площадь участка играет немалую роль, хотя почему, я так до конца и не понял: ведь чем больше участок, тем больше работы он требует. Узнал также, что давным-давно никто не открывает двери гаража вручную – правда, этому меня как будто бы уже научила Пэм.

Я успел привыкнуть к факту: всякий агент по торговле недвижимостью свято верит в то, что любой дом, который он (или она) вам показывает, будет продан уже через полчаса. Если вы не ухватитесь за него сразу же, то безвозвратно потеряете шанс совершить самую лучшую в своей жизни сделку. Дом при этом может безуспешно продаваться уже добрых три года, из него, возможно, выпали кирпичи, а из разбитых окон второго этажа вам машут лапами обнаглевшие еноты. Неважно – это первоклассный дом, требующий совсем небольшого ремонта; экономика пошла на подъем, и для покупки именно сегодня – самый что ни на есть подходящий день.

Выяснил я и то, что мне большинство домов в пригородах не нравится. Все эти башенки и крутые крыши, пилястры и колонны производили на меня немного гнетущее впечатление. Похоже было, что эти дома стоят где-то в Шварцвальде или в Альпах, а вовсе не порождены фантазией очередного безумного архитектора в двадцати милях к западу от Бостона. К большой досаде Пэм, я то и дело спрашивал у нее, что случилось с добрым старым колониальным стилем, где двери находились по центру фасада. Неужели это больше никому не нравится? А может, просто в моей голове что-то перепуталось из-за того, что меня занесло так далеко от ресторанов с четырьмя звездочками и станций метро? Но всякий раз, когда мы входили в очередной дом, меня немало беспокоило и нечто другое: я бродил по пустым комнатам и начинал понимать, что становлюсь похожим на своего отца, хотя сам ничьим отцом так и не стал. Иными словами, я увидел, что отказываюсь от того, о чем мечтал в юности, ради стандартного американского показателя жизненного успеха: любовь, детишки, дом в пригороде, выезды на пикники. Возможно – даже скорее всего – ничего плохого в этом нет, таков естественный порядок вещей. Но меня раздражало, что я перепрыгнул (может быть, просто упустил) целый ряд необходимых на этом пути ступенек. Жена никогда не сообщала мне о своей беременности. Я никогда не видел новорожденного младенца. Мне не приходилось ютиться в квартире вместе с подрастающим ребенком и едва начавшим ходить еще одним малышом, что заставило бы меня стремиться в пригород, где в доме больше свободного места. Мне не приходилось переезжать туда, где есть хорошие школы, в этом не было нужды.

Нет, я просто влюбился в хорошую женщину, обитающую в таком месте, которое мне представлялось чуть ли не заграницей. Я бродил по дому, который мы могли купить, и думал о том, чего он потребует, и о том, какой в этом заложен смысл.

– Тебе этот дом не нравится, – раз за разом говорила мне Пэм, когда мы оказывались в семейной гостиной с потолками как в кафедральном соборе, разглядывали на кухне разделочные столы из камня, гадали, сколько лет здесь уже простояли стиральная машина и сушилка.