Приятель - Страница 65

Цыпа тем временем продолжал, разумеется, орать вдалеке, но постепенно звук перемещался: сперва к фасаду дома, потом все ближе ко мне. Так ночью, когда кругом тихо, отчетливо слышишь сирену приближающейся пожарной машины: незаметно, постепенно она становится громче, пока не начинает завывать чуть ли не у тебя над ухом. Цыпа, видимо, добрался уже до торца дома и быстро двигался к моей веранде, а его крики становились все громче.

И вдруг он показался из-за угла. Я не только отчетливо слышал его похожие на пушечный салют крики, но и видел пухлое белоснежное тело и красный гребешок, который раскачивался туда-сюда, когда Цыпа шел по траве, оказываясь все ближе к веранде, на которой сидел я. При этом он орал не переставая.

– Цыпа! – воззвал я. – Заглохни, ради всего святого. Тебе здесь абсолютно нечего бояться.

Увы, к моим словам он не прислушался и продолжал целенаправленно двигаться ко мне. У этой птицы была конкретная цель, и глазки-бусинки в связи с этим едва не выскакивали из орбит. Оказавшись метрах в трех от меня (великолепное расстояние, с которого я мечтал бы забить мяч в лунку), он издал долгий сердитый горловой звук и бросился на мою ногу.

С возгласом «черт тебя возьми!» я вскочил из-за стола. Собаки лежали в траве неподалеку. Им было лень прийти ко мне на помощь, а может, они растерялись или даже испугались. Через миг я был уже на ногах и загородился от птицы стулом, но Цыпа – существо целеустремленное.

Он в два шага обогнул стул, которым я заслонялся, как укротитель львов. Он продолжал обходить стул – я все время поворачивался. Он вопил – я не переставал советовать ему угомониться. Так мы все кружили и кружили, как в танце. Наконец я оказался в двух шагах от двери, ведущей в дом, и тогда отпустил кресло, все еще отгораживающее меня от Цыпы, и бежал, спасая свою жизнь. Петух понесся за мной, взлетая на полметра от земли, чтобы увеличить скорость. Я рванул в дом и захлопнул прямо перед клювом Цыпы дверь, затянутую сеткой. Он стоял у двери и выкрикивал свои угрозы, пока я не захлопнул также сплошную дверь. Он покричал еще немного.

Так я в первый и в последний раз поработал на воздухе.

Мне следовало бы раньше подумать о том, что, как бы я ни был честолюбив, усталость может взять верх. Каждое утро я просыпался в половине пятого под истошные вопли Цыпы, доносившиеся из птичьего домика. Там, кстати, до сих пор не было окон – на них был сделан специальный заказ, и окна еще не изготовили. Итак, каждое утро я подскакивал как укушенный. Пэм выбиралась из постели, ковыляла через лужайку, брала Цыпу в охапку и уносила в подвал. Оттуда он всякий раз начинал кукарекать примерно в половине шестого – как раз тогда, когда мне чудом удавалось снова уснуть. Надо отдать этому парню должное: чувство времени у него было безошибочное.

Начав песнопения в полшестого, Цыпа больше не останавливался. Недолгую передышку он делал только тогда, когда девочки спускались вниз и завтракали перед школой. Тогда он бродил по кухне, негромко кудахтал, высоко задирал ноги, шагая между двумя настороженными собаками, которые бросали на меня красноречивые взгляды: «С какой это стати нам приходится жить в курятнике?» Понимаете, если уж золотистый ретривер ставит под вопрос благопристойность дома, в котором живет, то дело поистине плохо. Но как только приходило время Цыпе выходить во двор, все начиналось сначала: громоподобное, несмолкающее «ку-ка-ре-ку» нельзя было остановить ничем. И каждый новый крик был громче предыдущего. В те редкие минуты, когда он замолкал, чтобы промочить пересохшее от воплей горло, эти крики продолжали звенеть у меня в ушах. А когда он не вопил, я все равно не мог прийти в себя, ожидая, что это вот-вот начнется снова.

И главное: Цыпа не просто громко орал, он был злобен, и не просто злобен, а чудовищен. Настоящее чудовище на двух тощих ножках. Уж насколько я был выбит из колеи переездом в новый дом, но Цыпа далеко меня в этом превзошел. Чаще всего он категорически отказывался ночевать в своем новом домике, как ночевал раньше в гараже у Пэм. Вместо этого он старался скорчиться на крыльце, в самом уголке, где его защищал навес и утешала близость к стае – к Пэм и девочкам. Стоя в кухне, я часто слышал, как Пэм, выйдя в уже темный двор, брала его на руки, баюкала и относила на груду одеял, которые выстилали высокую полку в его персональном домике, приговаривая при этом: «Бу, я хочу, чтобы ты привык здесь. Хочу, чтобы тебе стало спокойно. Ты такой славный петушок, не годится так огорчаться». Он ворковал в ответ, будто понимал все, что она говорила, и собирался отнестись к этому с должным уважением, но на следующий день снова принимался немилосердно орать во все горло.

Насколько я мог понять, во всех своих неприятностях, до последней крохи, Цыпа винил меня, и от него не укрылось, что я тоже виню его в своих бедах. Он люто меня ненавидел и не понимал, что я такое. Если он по-прежнему живет на Сомилл-лейн и остается вожаком стаи (каковым сам себя назначил), то что же здесь делаю я? Для чего нужен я? Порой, когда девочки заявляли, что это «мамин дом» и шли спать, не сказав даже «спокойной ночи», я и сам задавался этим вопросом.

Цыпа вел себя все так же воинственно. Целыми днями он бродил, как тень, то у парадной двери, то у черного хода, покрывая крыльцо и веранду большими черно-белыми пятнами, что никого, кроме меня, не волновало. А стоило мне прийти домой или же собраться уходить, он тут же начинал охоту, и я был вынужден ходить по собственному подворью со свернутой в трубочку газетой в заднем кармане, а чаще – непосредственно в руках. Читатели любят «Глоуб» за многие ее достоинства, но вот оружием для защиты от комнатного петуха она послужила, вероятно, впервые в своей истории. Цыпа бросался на меня, я отбивался газетой. Он отступал, не столько напуганный, сколько довольный состоявшейся схваткой, потом бросался снова. Хлопок. Отскок. В какой-то момент он обычно летел вверх тормашками, тем самым давая мне возможность добежать до двери. Спеша к свободе, я оглядывался по сторонам, и какой-нибудь водитель проезжающей мимо машины непременно притормаживал у самого дома, чтобы с почтительным восторгом поглазеть от начала до конца на поединок «Человек против Цыпленка».