– Там в принципе то же самое, это только кажется, что хорошо там, где нас нет, – сказала Пэм – не сердитым, а вполне будничным тоном. Прядь светлых волос упала ей на лоб, глаза выражали страшную усталость.
Я, разумеется, сразу подумал о том монстре, который живет в подвале, о том, как Цыпа стоит на верхней ступеньке ведущей в подвал лестницы, как при сносной погоде он торчит у двери черного хода, и всегда, ежедневно, ежечасно, что бы ни случилось, он где-нибудь поблизости. Потому что ему так хочется.
– Да ты и сам уже все это знаешь, – продолжила Пэм, – потому что много лет у тебя был Гарри. – Она помолчала немного и добавила: – Вот я и думала – надеялась, во всяком случае, – что и здесь ты найдешь то же самое. – И как ни в чем не бывало Пэм ушла на кухню.
Но ведь Гарри никогда не был для меня обязанностью – правда, об этом, как умный человек, я Пэм говорить не стал. Гарри потому не являлся для меня обузой, что я находился с ним в те минуты, когда мне это требовалось, когда я этого хотел, когда это было нужно… то есть почти всегда.
Я вспомнил Гарри. Подумал и о Цыпе. Подумал о девочках, которые сидели у себя наверху, недовольные и скучающие сверх всякой меры. Подумал о Пэм, которая хотела именно того, что у нее имелось, и имела почти все, чего ей хотелось. Ну а если желания в чем-то расходились с реальностью, она была достаточно умна, чтобы этого не показывать. Она была взрослым человеком, а может быть, чувство долга у нее было очень сильно развито, а я вот, похоже, с ускоренным курсом обучения этим премудростям не справлялся. Не исключено, впрочем, что справлялся: я вдруг почувствовал себя очень неловко, стоя в теплой куртке уже в прихожей и готовясь спасаться бегством из ситуации, в которой нужно делать все что угодно, только не бежать. Разве Цыпа пытался хоть раз перепрыгнуть через забор?
Рассудив так, я стянул с себя куртку и вернулся в семейную гостиную. Аккуратно сложил в камине дрова и разжег огонь. Потом устроился на диване и взял в руки журнал о путешествиях, тут же поняв, что читать о дальних странах мне не следует. Этот журнал я отложил и взял «Гольф дайджест». Но не успел прочитать заголовок «Шесть способов научиться делать безукоризненные подсечки», как рядом со мной возникла Каролина и спросила, не хочу ли я во что-нибудь поиграть. Например, угадывать названия штатов и их столиц – они были написаны на карточках, которые мы раскладывали на полу.
– Спорим, я у тебя выиграю, – сказала она.
– На что спорим?
– Если проиграешь, то поцелуешь Нагги.
Это одна из десятка с лишним ласковых кличек, которыми она называет Уолтера – пса, которого очень любит, но подозревает (вполне справедливо), что его не люблю я.
– А если я проиграю, то поцелую Бейкера, – предложила Каролина. Бейкера она тоже любила. Такой уговор показался мне не очень честным, но что делать – я согласился.
Тут вдруг появилась Абигейл и воскликнула:
– Я тоже хочу играть!
Они с Каролиной сразу заспорили о цвете своих фишек. Я перетасовал карточки, Каролина сдавала. Скоро и коты оказались у наших ног, а огонь в камине согревал всех нас.
Первую игру я почему-то проиграл. Что же получается: столица Миссури – Джефферсон-Сити? Нет, серьезно, Джефферсон-Сити? А столица Невады – Карсон-Сити?
– Минуточку, – сказал я. – Так выходит нечестно. Мне попадаются все трудные карточки, а вам самые легкие.
Абигейл захихикала. Каролина показала мне язык.
– Да ну, давайте еще раз, – потребовал я.
В камине громко треснуло полено. Уолтер сопел рядом, как носорог.
– Ладно уж, последнюю, – согласилась Абигейл с таким видом, будто шла на величайшую жертву.
Давайте говорить серьезно: может ли взрослый человек чему-нибудь научиться у молодого петушка?
Поясню этот вопрос на конкретном примере. Однажды, едва я забрался в машину в захолустном городишке милях в двадцати с лишним от Бостона, как зазвонил мой мобильник. Я только что закончил брать интервью для очередной колонки, а тут звонит Пэм, в самых расстроенных чувствах.
– Абигейл, – сообщает она, с трудом сдерживая слезы, – упала с лошади. Мы едем в больницу. Мне кажется, у нее сломана рука.
Шел дождь, уже давно наступили сумерки, на влажной мостовой Главной улицы, когда-то знавшей лучшие дни, отражались витрины магазинов. Я довольно долго просидел, пытаясь собраться с мыслями, наметить оптимальный образ действий – чтобы от меня была польза и при этом я не путался у других под ногами. Первым естественным побуждением было отправиться домой и позаботиться о животных, потом приготовить детишкам что-нибудь макаронное и прибрать в доме к возвращению Абигейл. Где не хватало естественного побуждения, там я пускал в ход здравый смысл.
Но какая-то заноза во мне сидела, и у этой занозы были перья. Если я и не задал себе вопроса: «Что стал бы делать Цыпа?», – то лишь потому, что в этом не было нужды. Я и так знал. Чертова птица вечно бродила по двору с таким видом, словно ей принадлежит весь мир, а в представлении Цыпы так оно и было, поскольку весь его мир ограничивался нашим забором. Он вглядывался через двери и окна, стараясь рассмотреть свою стаю. Он клевал стекло, напоминая людям о себе. Спал на верхней ступеньке лестницы в подвал, чтобы быть ближе к своим. А когда рядом появлялись детишки, выражал безудержный восторг.
Короче говоря, Цыпа, конечно же, будет в больнице.
Было начало ноября, и прошло уже восемь месяцев с тех пор, как Цыпе пришлось пожить в подвале, – восемь хороших, даже очень хороших месяцев. Мы с Абигейл регулярно читали книги, много шутили и смеялись. Даже вместе делали уроки. С Каролиной мы катались на велосипедах по улице, собирали цветы, гуляя по нашему кварталу, смотрели фильмы по телевизору. Время от времени удавалось даже уговорить девочек посмотреть несколько подач «Ред Сокс». Происходило ли это изредка? Да нет, видит Бог, так шло все время. Это и называется настоящей жизнью, а я давно пришел к выводу, что настоящая жизнь состоит из сплошных компромиссов. Как там однажды сказала Пэм? Что я взрослый? В конце концов она оказалась права. Как обычно.